«Важно не то, чего мы ждем от жизни, а то, чего жизнь ждет от нас». Психолог Виктор Франкл о том, как жить и не ломаться
5.01.2025 / 17:25
Виктор Франкл свою первую книгу начал писать в Освенциме. И именно это — желание изложить знания, которые могли погибнуть вместе с автором, — позволило ему выжить. Виктор Франкл создал одну из самых влиятельных психологических школ современности — логотерапию. В своих книгах он подсказывает, как пройти через сложности и найти смысл даже в мучениях. «Никто не может облегчить твои страдания — но можно решить, как нести свою ношу», — объясняет он. И если человек понимает, «зачем ему жить, то он сможет выдержать почти любое как».
Вена, 1929 год. Виктору Франклу 24 года, он перспективный невролог и психиатр, переписывается с Фрейдом и очаровывает девушек на своих лекциях. Фото: Viktor Frankl Institute
Как наполнить свою жизнь смыслом? Франкл предлагает три пути. Первый — полезный труд, значимые поступки, творчество. Второй — переживания, чувства к другому человеку, познание добра, истины, красоты, уникальности другого. Третий — наше отношение к неизбежным страданиям, которые несет жизнь.
«Настоятельно советую всем поступать, как я: если происходит что-то плохое, я падаю на колени (только в своем воображении, конечно) и молюсь, чтобы ничего худшего не случилось. Ведь существует иерархия не только хорошего, но и плохого, о чем всегда стоит помнить», — писал Франкл.
Знак
Виктор Франкл родился 26 марта 1905 года, умер в 1997-м и всю жизнь прожил в Вене. Решение стать врачом он принял еще в детстве.
Маленький Виктор любил по утрам пить кофе в постели, после чего еще некоторое время размышлял о смысле жизни и предстоящем дне. В школе он увлекся изучением психологии и даже соорудил детектор лжи, основанный на психогальванических рефлексах, который испытывал на одноклассниках.
Можно сказать, что судьбу Франкла определил знак. После того как в 1938 году нацисты захватили Австрию, он, известный 33-летний психиатр, подал заявку на американскую визу, чтобы эмигрировать. И получил ее. Но виза была только на одного. А его родителей ждал концлагерь… Дома на столе Франкл увидел осколок мрамора. Оказалось, отец подобрал фрагмент скрижалей на месте сожженной синагоги. «Хочешь, скажу тебе, из какой это заповеди? Ведь только одна из десяти заповедей начинается с этой буквы: «Почитай отца своего и мать свою, чтобы продлились дни твои на земле»». «И я остался «на земле», с родителями, не стал получать визу. Возможно, решение остаться уже давно назрело, а оракул лишь повторил голос моей совести. Можно было увидеть в кусочке мрамора всего лишь карбонат кальция, но это свидетельствовало бы об экзистенциальной пустоте такого человека».
Мать Франкла погибла в газовой камере. Отец умер раньше в том же концлагере от пневмонии. Виктор пронес с собой в лагерь ампулу морфия, и она пригодилась. «Эту дозу я ввел отцу, когда как врач увидел развивающийся терминальный отек легких, то есть предсмертную борьбу за каждый глоток воздуха. Отцу исполнился 81 год, он долго недоедал. Я спросил: «Ничего не болит?» — «Нет». — «Ты чего-нибудь хочешь?» — «Нет». — «Хочешь что-нибудь сказать напоследок?» — «Нет». Тогда я поцеловал его и ушел. Я знал, что больше живым его не увижу, но меня охватило удивительное чувство: я исполнил свой долг, избавив отца от бессмысленных страданий».
Опыт заключения и страданий полностью изменил Франкла и определил всю его дальнейшую жизнь.
«В молодости я проводил выходные в варьете. Мне это нравилось, но оставляло неприятный осадок, ведь я мог бы вместо этого сидеть дома, записывать свои мысли и писать статьи. После концлагеря все изменилось. С тех пор по выходным я диктовал свои книги. Я научился экономить время. Я стал тратить его исключительно на осмысленные занятия. И все же должен признаться: до лагеря и после я нарушал свои правила. Конечно, потом я страшно злился на себя, иногда даже несколько дней не хотел с собой разговаривать», — признавался Франкл.
Чем привлечь девушку?
Обучившись на невролога и психиатра у таких гигантов, как Зигмунд Фрейд и Альфред Адлер, Франкл организовал в Вене и других городах Австрии бесплатные психологические консультации для молодежи, в частности, специальную акцию во время экзаменов и выдачи аттестатов. Он считал своей заслугой, что в 1930 году в Вене впервые не было ни одного самоубийства среди выпускников.
Он также читал лекции в Народном университете Вены, где все желающие могли получать знания для самообразования. «Каждый раз, когда я хотел произвести впечатление на девушку, а моей внешности для этого явно не хватало, я шел на маленькую хитрость. Скажем, мы впервые встречаемся на танцах: я захваченным голосом рассказываю о некоем Франкле, чьи занятия в Народном университете я никогда не пропускаю, и настойчиво предлагаю новой знакомой обязательно посетить вместе со мной семинар или лекцию. На следующий вечер мы приходим в парадный зал, где этот Франкл читает свой курс, — зал всегда переполнен. Я предусмотрительно усаживаюсь сбоку в первых рядах, и можете себе представить, какое впечатление это производит на девушку, когда мой спутник вдруг оставляет ее и под аплодисменты публики выходит на авансцену».
Франкл обладал ораторским даром. В неврологической клинике, где он работал после войны, его даже прозвали Нервогеббельсом. Когда в 1938 году нацисты вошли в Вену, Франкл как раз читал лекцию. Вдруг в зал ворвался штурмовик.
«Говори так, чтобы он растерялся и забыл, зачем пришел», — сказал себе лектор и продолжил, глядя в лицо штурмовика, читать доклад «Невроз как симптом нашего времени». Нацист не тронулся с места, пока доктор не закончил выступление.
«Каждому существу дана своя защита: кому рога, кому копыта, жало или яд. У меня — дар красноречия. Пока мне рот не заткнут, со мной лучше не связываться».
В 1939 году места уволенных нацистами врачей-евреев заняли молодые, но лояльные диктаторскому режиму специалисты, многие из которых не имели должного опыта. По Вене распространилась история о том, как один из них объявил пациентку мертвой, а затем она пришла в сознание. «Не так часто приходится возвращать пациентов из морга в отделение!»
Сам Франкл в 1938 году возглавил неврологическое отделение больницы Ротшильда — последней, принимавшей пациентов-евреев. За день к доктору могли поступать до десяти человек, пытавшихся совершить самоубийство, которых он старался спасти трепанацией и инъекциями прямо в мозг.
Перед врачами еврейской больницы вставал этический вопрос: стоит ли спасать тех, кто покончил с собой перед депортацией? «Уважая решение человека, я требую, однако, уважения и к моим принципам, а они говорят: спасать, пока я могу». Только однажды Франкл отступил от этого принципа. Пожилая пара решила уйти из жизни вместе. Когда их привезли, жена уже была мертва, а муж умирал. Доктор задал себе вопрос: неужели я готов вернуть человека к жизни только затем, чтобы он мог присутствовать на похоронах своей жены?
Героизм Франкла и его начальства (которое хотя и носило значок принадлежности к нацистской партии, но продолжало помогать подчиненному-еврею) проявился в борьбе против принудительной эвтаназии душевнобольных. Франкл выписывал медицинские справки, где вместо шизофрении указывал афазию, то есть «органическое заболевание мозга», а меланхолию превращал в «бред, вызванный лихорадкой». Таких пациентов он мог лечить или просто держать в больнице во время фазы депрессии.
Тилли
Первая жена Виктора работала медсестрой. Она решила влюбить доктора в себя, чтобы отомстить за брошенную подругу. Доктор разгадал ее замысел, они подружились…
Франкл смеется, что Тилли (она была на 13 лет моложе) напоминала испанскую танцовщицу (как он их себе представлял). Но полюбил он ее не за это. Однажды перед семейным обедом его вызвали спасать человека после попытки самоубийства. Вернулся он через несколько часов, обед был сорван. Родители уже поели, но Тилли — нет. Она была обеспокоена: «Как прошла операция, как чувствует себя пациент?» «В этот момент я и решил жениться на этой сердечной, чуткой девушке. Не потому, что она что-то значила для меня, а потому, что она была собой».
Виктор и Тилли, его первая жена. Под букетом скрыта нашивка — желтая звезда Давида. Фото: Viktor Frankl Institute
Уже в лагере, на свое 23-летие, он пишет ей на открытке: «На твой праздник желаю себе, чтобы ты сохраняла верность себе».
Виктор и Тилли стали последней еврейской парой Вены, которой нацистские власти разрешили пожениться. К фотографу пара шла пешком — евреям уже запретили пользоваться такси — с желтыми звездами на праздничных костюмах, Тилли была в вуали.
Рожать детей евреям запрещали под угрозой концлагеря и аборта (а для других наций аборт, наоборот, объявлялся незаконным). Франкл посвятил книгу их нерожденному ребенку.
Через 9 месяцев после свадьбы пара вынуждена была переселиться в лагерь Терезиенштадт — «образцовое гетто». А спустя два года Франкла отправили в другое место. Тилли, работавшая на слюдяной фабрике, добилась, чтобы ее отправили за ним. Новым лагерем оказался Освенцим.
Последняя радость, которой жена поделилась с Виктором перед тем, как их разлучили в Освенциме, — ей удалось разбить свои часы, чтобы трофей не достался эсэсовцам.
«Писать собственной кровью нелегко, но легко написать хорошую книгу»
Ожидая приказа о депортации в концлагерь, Франкл писал конспект будущей книги «Доктор и душа» — квинтэсенции логотерапии. Рукопись он держал под подкладкой пальто, с которым пришлось расстаться в Освенциме. Вместо пальто и костюма ему выдали старый, изношенный сюртук — очевидно, его владелец погиб в газовой камере. В кармане Франкл нашел страницу молитвенника. Он воспринял это как знак — жить. И восстанавливать книгу по памяти.
По прибытии в Освенцим узников делили на две группы, и печально известный доктор Йозеф Менгеле направил Франкла налево. Так как среди этой толпы Франкл не увидел знакомых, зато двоих его товарищей отправили направо, он за спиной Менгеле прошел к ним. Это была первая история, когда чудо — или невероятная решимость — спасло его жизнь.
Выжившие узнали правду вечером. Франкл стал расспрашивать старожилов, куда попал его коллега и друг. «Его отправили налево?» — «Да». — «Тогда смотрите, он там», — и доктору показали на дымоход, из которого вырывался столб пламени и переходил в зловещее облако дыма. «Ваш друг там, он плывет на небо».
«Селекция» узников по прибытии в Освенцим, 1944 год. Они еще не знают, что их здесь ждет. Фото: Музей Освенцима
Первая фаза: шок
Франкл заметил у узников лагеря три фазы психологической реакции. Первая — шок после прибытия под грубые, издевательские крики, сопровождавшие всю лагерную жизнь.
«Я был в ужасе, но это даже к лучшему, потому что шаг за шагом нам пришлось привыкать к бесконечным ужасам». Шок усиливался эмоциональными качелями. Новоприбывших ждала баня и неожиданно вежливые эсэсовцы: они уговаривали отдать часы, ценности — все равно ведь отберут, так почему бы не отдать их приветливым людям…
Раньше все узники были и представляли себя «кем-то», а теперь с ними обращались как с полным «ничем».
Узников оставляли без всего, кроме их собственных голых тел, даже без волос: «все, чем мы обладали, было, буквально говоря, наше голое существование». Очки и ремень — вот и вся материальная связь с прежней жизнью.
Неожиданно приходила мрачная веселость — люди понимали, что терять больше нечего. Затем — любопытство: смогу ли я выйти из этого положения живым?
Кружки, отобранные у узников. Фото: Музей Освенцима
Вторая фаза: апатия, цинизм
Вторая фаза лагерного заключения — глубокое погружение в местную жизнь. Этой фазе свойственны апатия и нечто вроде эмоциональной смерти — механизм самозащиты.
Сначала узник тоскует по дому. Испытывает отвращение к окружающему ужасу. Но вскоре чувства притупляются, отступают. Человек перестает отводить глаза от мертвых и умирающих — зрелище становится настолько привычным, что больше не трогает. Все усилия и эмоции сосредоточены на одной задаче — сохранить свою жизнь и жизнь друзей. В конце дня узники с облегчением вздыхали: «Слава Богу, еще один день прошел!»
Реальность отучала человека планировать (пока шла война или продолжалось заключение, это не имело смысла), управлять своей жизнью (человек чувствовал себя песчинкой в вихре внешних обстоятельств). А постоянные унижения прививали желание затеряться в толпе, освободившись от ответственности и свободы. Все это перенимали и следующие поколения.
Из Вены, города невыразимой красоты, узники попадали в потусторонний мир концлагерей. Фото: DEPOSITPHOTOS.COM / BADAHOS
У узников не было ни времени, ни сил считаться с моралью. Тех, кого отправляли в газовую камеру, осматривали с бесстыдным любопытством: не лучше ли их куртки и ботинки, чем свои собственные.
Их судьба была решена, а те, кто оставался, должны были любыми средствами увеличить свои шансы на выживание. В лагере выживали прежде всего те, кто после долгих лет заключения избавлялся от угрызений совести и был готов использовать любые средства, чтобы спасти себя. «Мы, уцелевшие благодаря многим счастливым случаям или чудесам, знаем: лучшие не вернулись».
Постоянное напряжение сводило внутреннюю жизнь узников к примитивному уровню, люди теряли интерес ко всему, что не помогало выжить. Это легко объясняет их бесчувственность. Франкл рассказывает, как при переводе из Освенцима в Дахау их поезд проходил через Вену, мимо его родной улицы. «Молодые ребята с годами лагерной жизни за плечами пристально разглядывали город. Я начал просить пустить меня к окошку хотя бы на мгновение, пытался объяснить, как много для меня значит взгляд на Вену именно сейчас. Мне грубо отказали: «Ты жил здесь? Значит, уже насмотрелся!» Поднявшись на цыпочки и глядя над головами сквозь решетку, я бросил прощальный взгляд на родной город. Мы все чувствовали себя скорее мертвыми, чем живыми, так как думали, что наш поезд отправляется в Маутхаузен и нам осталось жить всего одну-две недели. Мне казалось, что я смотрю на улицы, площади и дома глазами человека с того света…»
Когда узников везли из Освенцима в Дахау, поезд проходил через Вену, мимо родной улицы Франкла. Узники жадно вглядывались в город через окно. Фото: DEPOSITPHOTOS.COM / PYTY
Где найти свободу за решеткой
В лагере Франкл заметил парадокс: некоторые узники, которые вовсе не выглядели сильными, держались и выживали лучше всего. Эти люди могли найти убежище от окружающего кошмара в богатой внутренней жизни и духовной свободе.
Франкл делится, как это удавалось ему. Однажды утром отряд шел на работу — в темноте, спотыкаясь о камни, в порванной обуви, по лужам, под ледяным ветром. Конвоиры кричали и подгоняли прикладами. Пряча рот в поднятый воротник, один человек прошептал: «Если бы наши жены видели нас! Надеюсь, в их лагерях условия лучше, и они не знают, что происходит с нами».
На этих нарах Виктор Франкл сформулировал: важно не то, чего ты ждешь от жизни, а чего жизнь ждет от тебя. Фото: FLICKR
И каждый начал думать о своей жене. «Иногда я смотрел на небо, где уже тускнели звезды, и розовый свет утра начал пробиваться из-за облачной гряды. Но мысли были заняты образом моей жены, который представлялся со сверхъестественной остротой. Я слышал, как она отвечает мне, видел ее улыбку, ее открытый и ободряющий взгляд. Меня пронзила мысль: в первый раз в жизни я увидел истину, воспетую в стихах стольких поэтов и провозглашенную как конечная мудрость столькими мыслителями: любовь — это конечная и высшая цель, к которой может стремиться человек. Я понял, что человек, у которого ничего не осталось на этом свете, все еще может познать блаженство, хотя бы только на короткое мгновение, в мысленном общении со своими любимыми. В состоянии крайней безысходности, когда человек не может выразить себя в какой-нибудь полезной деятельности, когда его единственное достижение — это достойно переносить свои страдания, — даже в таком положении человек может, через полное любви размышление о близком человеке, выразить себя».
Один из узников споткнулся, другие упали на него, подлетел конвоир с палкой… Но это не имело значения: Виктор продолжал беседу с любимой, задавал ей вопросы, она отвечала и спрашивала в ответ… Он понял:
любовь гораздо шире физической личности любимого человека.
«Я все больше и больше ощущал ее присутствие рядом, казалось, что я могу дотронуться до нее, протянуть руку и сжать ее. Чувство было настолько сильным: она здесь».
«Брейтесь каждый день, несмотря ни на что, даже если для этого приходится пользоваться осколком стекла, — учил бывалый узник. — Даже если за него придется отдать последний кусок хлеба. Вы будете выглядеть моложе, а щеки станут розовее. Если хотите остаться в живых, есть только один путь — выглядеть пригодным для работы: бриться, стоять и ходить бодро.
«Arbeiten!»
Юмор был еще одним оружием в борьбе за выживание, помогал подняться над ситуацией, давал внутреннюю свободу.
Узники придумывали веселые ситуации из будущего, например: на званом обеде, когда внесут супницу, мы забудемся и начнем просить хозяйку зачерпнуть нам «со дна» (ведь только так в миску узника попадало хоть несколько горошин).
Франкл и его друг-хирург пообещали себе ежедневно придумывать хотя бы одну смешную историю о будущем. Перед приходом надсмотрщика бригадир подгонял узников криками: «Работать! Работать!» «Представь, — смеялся Франкл, — однажды, когда ты будешь проводить крупную операцию, в операционную ворвется санитар, объявляя приход старшего хирурга криком: «Работать! Работать!»
Умение видеть вещи с их смешной стороны — один из трюков, которому нужно научиться, овладевая искусством жизни. А тренироваться в искусстве жить можно даже в концлагере.
Важный вопрос
Воспоминания, глубина чувств, юмор — все это утешало, но не спасало. Большинство узников считали, что все возможности для них уже утрачены. Вместе с верой исчезала духовная и физическая стойкость.
Приближалась смерть. Симптомы всегда были одинаковы: однажды утром человек отказывался одеваться, умываться и выходить на площадь для построения. Ни просьбы, ни удары, ни угрозы не действовали. Он просто лежал. Его больше ничего не волновало.
Франкл приводит красноречивый пример. Его сосед по бараку, известный композитор, видел сон о свободе. Голос во сне сказал ему, что освобождение придет 30 марта. Весь март он был полон надежды. 29-го внезапно заболел. 30-го у него началась лихорадка. А 31 марта 1945 года он умер. Внешне — от тифа. Но, по мнению Франкла, — от внезапной утраты надежды и мужества, после чего его организм перестал сопротивляться тифу. А освобождение было так близко…
Франкл понял, что спасти узника в самые тяжелые моменты может внезапно обретенная цель. «Мне уже нечего ждать от жизни», — говорил несчастный. «А подумай, чего жизнь ждет от тебя?» — отвечал Франкл. Этот вопрос лег в основу логотерапии.
Узники минского гетто рубят лед. Фото: Wikimedia Commons
«Важно не то, чего мы ждем от жизни, а то, чего жизнь ждет от нас. Нам нужно перестать задавать вопросы о смысле жизни, а вместо этого понять, что жизнь задает вопросы, ставит задачи — каждый день и каждый час.
Наш ответ должен заключаться в правильных поступках и поведении. Эти задачи, а значит, и смысл жизни, у каждого свои и меняются от момента к моменту. Поэтому невозможно определить смысл жизни в общем. Жизнь реальна и конкретна, как и ее задачи», — считал Франкл.
Когда человек осознает свою ответственность перед чем-то или кем-то, когда понимает, зачем ему жить, он способен вынести практически любое как.
Сам Франкл страстно хотел выжить, чтобы восстановить рукопись книги, конфискованную в Освенциме. Когда в конце войны он заболел тифом, начал делать заметки на обрывках эсэсовских формуляров — и победил болезнь.
Франкл коллекционировал шутки, любил придумывать их сам и мечтал написать книгу о метафизике юмора. Один из анекдотов из его коллекции:
Человек приехал в польский городок с большим еврейским населением и решил посетить бордель. Он стеснялся прямо спросить адрес, поэтому обратился к старику-еврею в лапсердаке с вопросом:
— Где здесь живет раввин?
— Там, в зеленом доме.
— Как! Неужели столь прославленный учитель живет в доме разврата?
— Что вы такое говорите! Бордель — там, в стороне, в таком красном здании.
— Большое спасибо! — поблагодарил искатель борделя и отправился по указанному адресу.
«Не так ли стоит врачу строить разговор с пациентом? — пишет Франкл. — Еще в начале практики я убедился, что, собирая анамнез, нельзя спрашивать женщину, делала ли она аборт, а нужно сразу: «Сколько абортов вы сделали?» Мужчине бессмысленно задавать вопрос, болел ли он сифилисом, нужно сразу спросить: «Сколько курсов лечения мышьяком вы прошли?» И шизофреника не спрашивайте, слышит ли он голоса, а сразу — о чем они говорят?»
И еще такой анекдот. В вагоне напротив друг друга сидят эсэсовец и еврей. Еврей достает селедку, разбирает ее и ест, но голову откладывает и снова заворачивает.
— Почему вы так сделали? — спрашивает эсэсовец.
— В голове мозг, его я везу детям: съедят и поумнеют.
— Не продадите мне?
— Если хотите.
— Сколько стоит?
— Марка.
— Вот вам марка! — эсэсовец тут же съедает селедочную голову. Через пять минут он кричит:
— Пархатый жид, селедка целиком стоит 10 пфеннигов, а ты продал мне голову за марку!
Еврей спокойно замечает:
— Ну вот, уже подействовало.
Смысл страданий
Как наполнить свою жизнь смыслом? Франкл подсказывает три пути. Первый — полезный труд, значимые поступки, творчество. Второй — переживания, чувства к другому человеку, познание добра, истины, красоты, уникальности другого. Третий — наше отношение к неизбежным страданиям, которые несет жизнь.
Даже беспомощная жертва безнадежной ситуации может подняться над собой и превратить личную трагедию в триумф. Если невозможно изменить ситуацию, то можно выбрать свое отношение к ней. Человек сам решает, подчиниться или сопротивляться. Решает, каким он станет в ближайший момент. Можно остаться мужественным, полным достоинства и бескорыстным — или забыть о человеческом достоинстве.
Освобожденные узники Освенцима выходят на свободу. Фото: Wikimedia Commons
«Никто не может облегчить твои страдания — но можно решить, как нести свой груз. Для нас, заключенных, эти мысли не были теорией, оторванной от реальности. Они были единственными мыслями, которые могли нам помочь.
Они спасали нас от отчаяния, когда казалось, что нет никаких шансов выйти живыми. Давно мы прошли стадию вопросов, в чем смысл жизни, если понимаешь как достижение каких-то целей путем активного созидания. Для нас этот смысл теперь охватывал широкий круг жизни и смерти, страданий и умирания».
Означает ли это, что обязательно нужно страдать, чтобы найти смысл? Ни в коем случае. Но это значит, что жизнь полна смысла даже несмотря на страдания.
«Нашему поколению стало известно, что такое человек. Человек — это существо, которое изобрело газовые камеры Освенцима. Но это также и существо, которое входило в эти камеры с гордо поднятой головой, с молитвой на устах».
«Существуют две человеческие расы — «раса» достойных людей и «раса» недостойных». Только после освобождения стало известно, что комендант последнего лагеря, в котором находился Франкл, тратил немалые деньги из собственного кармана на лекарства для заключенных.
После того как американцы освободили лагерь, трое бывших узников-евреев спрятали его в лесу. Начальнику американцев, который очень хотел поймать бывшего коменданта, они поставили условие: покажут место, если американцы обязуются ничего с комендантом не делать.
Американский офицер не только сдержал слово, но и в каком-то смысле вернул коменданта на прежнюю должность: он занялся сбором одежды для уцелевших узников в соседних деревнях.
Франкл проводил среди заключенных сеансы групповой психотерапии. «Я просил несчастных людей, которые внимательно слушали меня в темноте барака, сохранять мужество и верить, что безнадежность нашей борьбы не уменьшает ее достоинства и смысла. Я говорил, что в тяжелые минуты кто-то смотрит на нас — близкий человек, живой или мертвый, или Бог — и ждет, что мы не разочаруем его.
Он надеется увидеть, что мы страдаем гордо, а не униженно — и что мы знаем, как достойно умирать. И в конце я говорил об нашей жертвенности, которая при любом исходе имеет смысл. В нормальном мире, мире материального успеха, эта жертвенность могла показаться бессмысленной. Но нет. Я рассказал о моем товарище, который, попав в лагерь, попытался заключить договор с Небесами: пусть его страдания и смерть спасут существо, которое он любил, от мучительного конца. Для этого человека страдания и смерть были полны смысла: это была его жертва, полная самого глубокого значения. Он не хотел умереть напрасно. Ни один из нас этого не хочет».
Отменяет ли смерть все наши поиски смысла? Наоборот, именно смерть придает жизни смысл, формулирует Франкл. Быстротечность жизни пробуждает чувство ответственности: «Живи так, словно живешь уже во второй раз и при первой попытке испортил все, что только можно испортить». Эта фраза приснилась Франклу и стала одним из заветов его теории: использовать каждый момент жизни — он больше никогда не повторится.
То, что произошло в прошлом, — сохраняется навсегда. Настоящее не может коснуться прошлого: прошлое уже спасено. Все, что мы сделали, что создали, узнали и пережили, — все хранится в прошлом, и никто не в силах уничтожить это.
Третья фаза: снова стать человеком
И вот над лагерем появляется белый флаг — знак того, что нацисты сдаются союзникам. Узники робко выходят за ворота. Луга, цветы — мир почему-то не производит большого впечатления. Все кажется сном.
Первую искру радости вызывает яркий петух… Вечером в землянке люди осторожно спрашивают друг друга: «Скажи, ты сегодня радовался?» — «Честно говоря, нет». Люди разучились радоваться.
Первым пробуждается тело. Человек начинает много-много есть. И говорить — часами.
И только спустя много дней освобождается душа. Однажды человек чувствует, будто с нее падают оковы. «С этого момента начинается твоя новая жизнь. И ты, шаг за шагом, снова становишься человеком».
После освобождения узника подстерегали три опасности: искажение морали, горечь и разочарование.
Франкл предупреждает, что для некоторых мгновенное освобождение может быть опасным: это как слишком быстро поднять с глубины подводника, где он дышал под большим давлением. Многие не могут избавиться от влияния окружавшей их в лагере жестокости. Часто это проявлялось в мелочах. Один из узников во время прогулки по полям начал топтать озимые. На замечание, что можно обойти, он разозлился: «Не смей этого говорить! Разве у нас мало отобрали? У меня жену и ребенка отправили в газовую камеру — а ты запрещаешь мне потоптать несколько стеблей овса?!»
Лишь постепенно к этим людям возвращалась простая истина, что никто не имеет права творить зло, пишет Франкл.
На железной дороге при подъезде к Освенциму стоит памятник разлученным семьям: мужской и женский силуэты, и худенький ребенок между ними. Фото: Depositphotos.com / Ewymedia
«Мы говорили друг другу в лагере, что не может быть такого земного счастья, которое компенсировало бы все, что мы пережили. Мы не надеялись на счастье — не это вдохновляло нашу стойкость и придавало смысл нашим страданиям. Но все же мы не были готовы к испытаниям».
Горечь причиняли равнодушные взгляды знакомых и избитые фразы: «Мы об этом ничего не знали!» и «Мы тоже страдали!». А еще хуже было пережить разочарование. Оказалось, что многих никто уже не ждал.
Виктор Франкл узнал, что его жена умерла в Берген-Бельзене в первые недели после освобождения, изможденная, и таких было еще 17 тысяч человек. Как это пережить?
Виктор подарил эту подвеску Тилли на их первый совместный день рождения
Сразу после возвращения из лагеря Франклу предложили подготовить диссертацию на основе лагерных заметок. Знакомые и коллеги боялись за его жизнь. Но работа спасла. «Я диктовал без остановки, три стенографистки только успевали сменять друг друга — столько я надиктовывал ежедневно, по памяти, из самого сердца, в холодной венской квартире, где окна были «застеклены» картоном. Диктуя, я ходил туда-сюда, а иногда — бросался в кресло и плакал, не в силах справиться с мыслями, которые приобретали для меня щемящую ясность. Открылись шлюзы…» Так был написан бестселлер «Человек в поисках смысла», или «Скажи жизни «Да!»».
После освобождения Франкл выкупил у случайного знакомого подвеску — маленький золотой глобус с синей эмалью на месте океанов и надписью на золотой ленте экватора: «Миром движет любовь». Эту подвеску знакомый достал на складе, где эсэсовцы хранили конфискованное у узников. Виктор подарил ее Тилли на их первый совместный день рождения. «На ней осталась небольшая вмятина, но мир, как и прежде, был движим любовью…»
…И вот наступает момент, когда бывший узник уже не может понять, как он все это вынес. В день освобождения все казалось ему удивительным сном, а теперь все пережитое в лагере кажется кошмаром.
И тогда приходит осознание, что после всего пережитого, отстраданного ему больше нечего бояться.
Свою вторую жену, Элеонору, Франкл встретил в 1946 году, во время обхода в своем отделении Венской поликлиники. К нему с какой-то просьбой подошла молоденькая медсестра из хирургии лица. «Видели, какие глаза?»
Виктор и его вторая жена Элли, 1946 год. Фото: Viktor Frankl Institute
«Старение не страшит меня до тех пор, пока мне удается расти в той же мере, в какой я старею. А мне это удается. Вот, например, законченная две недели назад рукопись сегодня меня уже не совсем устраивает.
Жалеть стариков нет причин. Скорее, молодые должны им завидовать. Это правда, что у стариков нет возможностей в будущем; но у них есть нечто большее: опыт и умения».
До 80 лет Франкл был заядлым альпинистом. «В тот год, когда я не мог отправиться в горы, потому что носил желтую звезду, восхождения снились мне по ночам. Друг уговорил меня, и я решился поехать в горы, сняв желтую звезду. Мы забрались на крутой утес, где я готов был целовать камни».
Попав в Освенцим, Франкл был вынужден сдать все свои вещи. Больше всего он жалел о рукописи своей первой книги — и значке альпинистского общества.
Только в горах Франкл забывал обо всем: книгах, докладах, пациентах… И именно там принимал самые важные решения. Он шутил: 27 почетных званий доктора и профессора не так обрадовали, как два маршрута в Альпах, которые первопроходцы назвали «тропой Франкла».
Помимо альпинизма, Франкл увлекался дизайном очков, коллекционировал галстуки, писал музыку, а в 68 лет получил лицензию пилота. На фото ему 55. Фото: Viktor Frankl Institute.
Свобода выбора
Логотерапию, или экзистенциальный анализ, также называют Третьей Венской школой психотерапии. Первой была школа Фрейда, второй — Адлера. У обоих Франкл учился, от обоих в конечном итоге отошел. Как он сам объяснял, фрейдовский психоанализ сосредоточен на принципе удовольствия, индивидуальная психология Адлера — на стремлении к власти, а логотерапия — на стремлении найти смысл (logos с греческого означает «смысл»).
«Не стремитесь к успеху. Чем больше вы стремитесь к нему и делаете его мишенью, тем больше вы будете упускать его. Успех приходит только как неожиданный побочный эффект посвящения себя чему-то (или кому-то). Счастье приходит неожиданно, то же самое касается успеха. Рано или поздно успех обязательно придет, но только потому, что вы забыли и думать о нем».
«Живи так, словно живешь уже во второй раз и при первой попытке испортил все, что только можно испортить». Фото: Depositphotos.com /Fotoevans
Фрейд видел человека как набор рефлексов. Франкл утверждал: между стимулом и реакцией у человека остается свобода выбора.
Зигмунд Фрейд рассуждал: «Если заставить голодать группу самых разных людей, то с возрастанием чувства голода все их индивидуальные различия сотрутся». Слава Богу, Фрейду не пришлось познакомиться с концлагерями изнутри, писал Франкл. Его пациенты лежали на бархатной кушетке в викторианском стиле, а не на зловонной соломе Освенцима, где «индивидуальные различия» не стирались, напротив, разница между людьми проявлялась еще ярче: люди сбрасывали маски — как мерзавцы, так и святые.
Віктар Франкль. …Усё ж сказаць жыццю так. — Мінск: Тэхналогія, 2024